Б.Е. Черток. Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам. (отрывки из книги)

ПЕРЕД ПОЛЕТОМ ГАГАРИНА

Всенародное ликование 12 апреля 1961 года сравнивают по масштабности происходившего с Днем Победы 9 мая 1945 года.

Такое сравнение при внешнем сходстве мне представляется неправомерным. День Победы был неизбежным, долгожданным, запрограммированным самой историей праздником «со слезами на глазах» для всего народа. Официальное объявление об окончательной победе — о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии — послужило сигналом для открытого выражения восторгов и горя. Массовое торжество было исторически закономерным.
Подготовка полета человека в космос была засекречена, как и все наши космические программы. Сообщение о полете в космос никому не известного майора Гагарина для жителей Земли было полной неожиданностью и вызвало ликование во всем мире. Москвичи вышли на улицы, заполнили Красную площадь, улыбались, несли самодельные плакаты: «Все в космос!». Торжествовала вся страна!
Полет первого человека в космос, успех советской науки и техники явились стимулом морального объединения всех слоев общества. «Хрущевская оттепель» уже шла на убыль, давало себя чувствовать идеологическое давление «холодной войны». Полет Гагарина снова вселил надежды на светлое будущее.
Еще трудно было осознать, что конкретно дает полет человека в космос Отечеству и человечеству, но каждый гражданин Советского Союза почувствовал себя лично причастным к великому свершению: не американец или европеец, а наш, смоленский, трудами наших ученых и усилиями всего народа совершил этот подвиг.
Я не был в Москве ни 9 мая 1945 года, ни в дни триумфальной встречи Гагарина. О том, что происходило в те дни, есть достаточное количество публикаций, фото — и кинодокументов. Годы спустя появились серьезные книги о подготовке космического корабля, его полете и самом Гагарине.
Из авторов наиболее объективных трудов литературно-мемуарного жанра считаю нужным выделить Марка Галлая — заслуженного летчика-испытателя, инструктора-методиста первой группы космонавтов; Олега Ивановского — ведущего конструктора корабля «Восток»; Николая Каманина — помощника Главнокомандующего ВВС, ответственного за подготовку космонавтов, фактически возглавившего в ВВС работы по пилотируемой космонавтике; самого Юрия Гагарина (по литературной записи С. Борзенко и Н. Денисова); Германа Титова — товарища Гагарина, второго космонавта мира; Ярослава Голованова — инженера, ставшего профессиональным журналистом и писателем, наиболее близким к кругам ракетно-космического, сообщества.
Литературный труд Голованова — «Королев» — талантливый синтез изложения исторических фактов, изображения участников событий тех дней и общей атмосферы «дня космонавтики». Эта книга, помимо всех прочих достоинств, имеет то преимущество перед предыдущими изданиями, что вышла в период, когда уже было позволено все называть своими именами. Жесткая и большей частью неумная цензура прежних лет держала авторов на коротком поводке.
В замечательной книге «Первые ступени» Олег Ивановский переименовал себя в А. Иванова. Константин Давидович (Бушуев) превратился в Константина Дмитриевича, Алексей Федорович (Богомолов) — в Василия Федоровича, Николай Алексеевич (Пилюгин) — в Николая Александровича, Вильницкий стал Вальчицким, я именовался Борисом Ефимовичем и так далее. Непосвященным издания первых лет космической эры следовало бы читать со специальным справочником «Кто был кто» в различных публикациях. Теперь есть возможность писать и рассказывать без заведомого искажения. Однако время унесло неповторимые ароматы тех дней и ночей.
Перечитывая многие воспоминания о первых пилотируемых полетах в космос, я испытываю к авторам некое подобие зависти. Я в своих воспоминаниях не способен выделить рассказ о Гагарине и его полете 12 апреля «в чистом виде». Если бы я писал по горячим следам! Теперь с расстояния в тридцать пять лет картины «исторических будней» смазываются наплывающими на них другими событиями. Так бывает, когда по недосмотру заряжаешь фотоаппарат уже отснятой фотопленкой. При проявке на ней совмещаются разные сюжеты.
В марте и апреле 1961 года я находился в Тюратаме. При подготовке полета Гагарина и после него на полигоне происходили и другие события, непосредственно связанные с нашими работами. О некоторых из них, во времени параллельных, я пишу в другой главе.
Порядки, царившие на полигоне в дни подготовки к пуску человека, внешне мало чем отличались от предыдущих, когда в космос уходили корабли-спутники, еще не получившие наименование «Восток». Напряжение и бессонница при подготовке первых ракет, даже первого спутника, были большими. Теперь было заметно больше элементарного порядка. В атмосфере Тюратама появилось нечто неуловимое. Человек, прибывавший на полигон после долгого перерыва, мог заметить, что у «старожилов» появилось чувство самоуважения.
В эти дни прилетело много новых людей. Попадавшие в эту атмосферу впервые быстро приспосабливались к полигонному быту. Переполненные гостиницы и столовые не раздражали, а примиряли и сближали людей. Мы, полигонные старожилы, даже не заметили, что степь раньше обычного зацвела низкорослыми тюльпанами. Все прилетавшие из Москвы замечали это сразу. Всеми ощущалось приближение исторического события. Но никто не показывал возвышенных чувств, не произносил восторженно торжественных слов. Разве что при встречах, здороваясь, люди улыбались чаще и шире обычного.
Позволю себе небольшое отступление в историю «Востоков». Предварительные проработки вопроса о создании спутника Земли «с человеком на борту» относятся к августу 1958 года. Задающими тон личностями в этой работе были Тихонравов и Феоктистов. В конце года начались разработки системы управления, жизнеобеспечения и других систем.
Роль главного проектанта выполнял Константин Феоктистов. На всем протяжении работ по проектированию пилотируемых кораблей от «Востоков» до «Союзов» он проявил себя самым «быстрым разумом» из проектантов, с которыми мне приходилось работать. Удивительно было наблюдать, что Королев терпеливо выносил упрямство, а иногда излишнюю принципиальность, доходящую до фанатизма, в характере Феоктистова.
Кое— кто из моих товарищей иногда жаловался на диктаторский, даже деспотичный стиль Феоктистова при обсуждении проектных вопросов. Это касалось только проектов, а отнюдь не человеческих отношений, в которых Феоктистов мог служить образцом интеллигентной порядочности. Его фанатизм объяснялся еще и тем, что он сам мечтал о полете в космос. Эту возможность он получил благодаря упорству Королева, но только через три года после полета Гагарина.
В апреле 1959 года был выпущен секретный «Эскизный проект корабля „Восток“«, в мае появились первые баллистические расчеты с вариантами спуска с орбиты.
Выходить наверх с предложением о полете человека можно было только при поддержке военных: каждая ракета Р-7, необходимая для новых программ, так или иначе шла за их счет. Мы и так злоупотребляли терпением Министерства обороны, пользуясь его полигоном, контингентом военных специалистов и воинских частей для пусков по Луне, Марсу и Венере.
Ракета Р-7, в модернизированном варианте Р-7А (8К74), дополненная третьей ступенью — блоком «Е», уже в 1959 году способна была выводить на околоземную орбиту спутник массой до пяти тонн. Этого было достаточно для начала экспериментальных пусков человека. Не в первый и не в последний раз косвенную поддержку нашей новой программе оказали американцы. По инициативе ЦРУ они начали разработку спутников-разведчиков. Фотопленка со спутников «Дискавери» возвращалась на Землю в специальных капсулах. В этом, надо признать, американцы нас обогнали — мы в 1959 году еще не владели техникой возвращения полезных грузов с орбиты.
Проблема возвращения с орбиты являлась одной из главных и для человека на борту и для материалов фото — и всяческой другой разведки. Объединение интересов явилось причиной выпуска 22 мая 1959 года совершенно секретного постановления правительства по теме «Восток». Этим постановлением на ОКБ-1 возлагалась экспериментальная отработка основных систем и конструкции автоматического спутника-разведчика. Разработка ИСЗ для разведки и навигации объявлялась неотложной оборонной задачей.
С помощью Келдыша и Руднева Королеву удалось в это постановление вписать семь слов: «… а также спутника, предназначенного для полета человека».
Такое объединение по тактическим соображениям в одном постановлении двух, казалось бы, совершенно различных задач в дальнейшем привело и к технической унификации основных конструктивных элементов пилотируемых «Востоков» и «Зенитов» — первых фоторазведчиков.
Постановление готовилось аппаратом Госкомитета оборонной промышленности и ВПК с участием Королева и других главных. Оно было без волокиты рассмотрено и подписано Хрущевым. Что означал полет советского человека в космос для престижа страны и доказательств преимуществ социалистической системы, Хрущев понимал лучше самих авторов предложения.
Опыт работ по первым сложным космическим аппаратам лунной и марсо-венерианской программ подсказывал необходимость гораздо более жесткого подхода к проблеме надежности.
При выборе схемы возвращения на Землю, формы и конструкции спускаемого аппарата было несколько вариантов. Под давлением Тихонравова и Феоктистова Королев на одном из бурных совещаний, когда уже были исчерпаны все запасы времени в спорах по этому поводу, затвердил баллистическую схему посадки и спускаемый аппарат в форме сферы. Такой спускаемый аппарат при надежной теплозащите представлялся наиболее простым и аэродинамикам, и конструкторам. Все оборудование, которое не требовало возвращения, пристраивалось к спускаемому аппарату в двух отцепляемых отсеках — приборном и агрегатном, которые отделялись перед входом в атмосферу. В отличие от авиации мы имели возможность отрабатывать надежность пилотируемого летательного аппарата без пилота!
В постановлении правительства, выпущенном 10 декабря 1959 года, уже четко была поставлена задача по осуществлению первых полетов человека в космическое пространство. За три месяца был разработан эскизный проект автоматического спутника 1К. Королев утвердил его 26 апреля 1960 года. Это позволило разработать программу запусков первых экспериментальных спутников и 4 июня 1960 года узаконить ее очередным постановлением, которое предусматривало проведение летных испытаний с мая по декабрь 1960 года.
Первый пуск «изделия 1К» состоялся 15 мая 1960 года. Спускаемый аппарат первого 1К не имел теплозащиты и поэтому именовался «1-КП». Второй пуск 28 июля 1960 года закончился трагически. Первые пассажиры первого прообраза корабля «Восток» собаки Чайка и Лисичка погибли из-за аварии первой ступени носителя.
19 августа 1960 года корабль-спутник со знаменитыми собаками Белкой и Стрелкой благополучно вышел на орбиту. Собаки были возвращены на Землю в катапультируемой капсуле.
1 декабря 1960 года на таком же корабле-спутнике на орбите погибли собаки Пчелка и Мушка. Корабль был взорван системой АПО в соответствии с логикой, предусматривавшей его уничтожение в случае спуска с риском посадки на чужую территорию.
22 декабря из-за аварии на участке третьей ступени носителя собаки Шутка и Комета нештатно приземлились в спускаемом аппарате из-за отказа катапульты. Это спасло им жизнь.
Программа запусков беспилотных спутников еще не закончилась, но ажиотаж вокруг пуска человека разгорался. Это было вызвано сообщениями о подготовке в США к пуску человека на ракете-носителе «Атлас». Летные испытания этой боевой ракеты были начаты 11 июня 1957 года — почти одновременно с нашей «семеркой». Однако расчетной дальности она достигла только на одиннадцатом пуске 28 августа 1958 года. После ряда модернизаций ракета имела возможность вывести на орбиту полезный груз массой до 1300кг. Это позволило американцам проектировать пилотируемую капсулу «Меркурий» и планировать полет человека на 1961 год.
Уступить приоритет американцам в запуске человека — об этом после всех наших космических побед нельзя было и думать.
11 октября 1960 года Хрущев подписывает постановление, в котором создание пилотируемого космического корабля «Восток» объявляется задачей особой важности.
В начале 1960 года было выпущено специальное «Положение по ЗКА» (заводской чертежный индекс «Востока»). В положении впервые директивно определялся порядок изготовления и заводских испытаний всех систем для пилотируемых полетов. Комплектующие «Восток» агрегаты, приборы, системы должны были маркироваться и иметь запись в формуляре «Годен для ЗКА». Поставка каких-либо комплектующих изделий на сборку ЗКА без прохождения ими полного цикла заводских испытаний запрещалась. Военным представителям предписывалось вести строжайший контроль за качеством и надежностью. За качество изделий с маркировкой «годен для ЗКА» несли личную ответственность главные конструкторы и руководители предприятий. Они не имели права передоверить свою подпись кому-либо из заместителей. «Положение по ЗКА» сыграло большую дисциплинирующую роль в нашей промышленности.
Эскизным проектом перед кораблем ЗКА ставилась пока только одна задача — обеспечить многочасовой полет человека в космическом пространстве по орбите спутника Земли и безопасное возвращение его на Землю. Для будущего космонавта не предусматривалось заданий научного, прикладного или военного характера. Только бы слетал и остался жив. А там посмотрим! Первый корабль имел все необходимые системы для этой задачи. Кто-то из авторитетных ученых-психологов высказался в том смысле, что человек, оказавшийся вне Земли «один на один со всей Вселенной», не может нести ответственности за управление кораблем. Физиологи (я не называю фамилий советников и консультантов, их было достаточно, несмотря на секретность) пугали и помутнением сознания в условиях невесомости. Поэтому с самого начала проектирования ответственность за ориентацию, выдачу тормозного импульса и все операции, обеспечивающие возвращение на Землю, полностью передавалась автоматической системе управления.
Отбор кандидатов для полетов в космос был поручен ВВС. В Институте авиационной медицины был создан специальный отдел по подготовке и отбору космонавтов. Его возглавил врач Николай Гуровский, добрейший человек, услугами которого мы позднее пользовались для оказания медицинской помощи не только космонавтам, но и работавшим с ними специалистам. Космонавтов отбирала медицинская комиссия, в распоряжении которой были по тем временам самые современные аппаратура и методы. После тестов на абсолютное здоровье проводилось множество испытаний в процессе различных тренировок на вращающихся креслах, качелях, центрифуге, в том числе десятисуточное пребывание в сурдокамере. Проверялись память, сообразительность, находчивость при стрессовых ситуациях, наблюдательность, переносимость гипоксии и еще многое другое. Кроме того, проводились спортивные тренировки, парашютные прыжки и изучение основ ракетной техники. Из 250 летчиков, направленных в комиссию, годными были признаны только двадцать.
В апреле 1960 года Королев вызвал меня, Тихонравова, Бушуева, Феоктистова, еще кого-то и представил нам назначенного руководителем отряда космонавтов помощника Главнокомандующего ВВС по космосу Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Николая Петровича Каманина. Это имя было хорошо известно всем, кто помнил челюскинскую эпопею 1934 года. При встрече присутствовал уже вошедший в наше ракетно-космическое сообщество военный врач Владимир Яздовский, организатор всех предыдущих «собачьих» полетов, и еще один «начальник» над космонавтами — авиационный врач Евгений Карпов. Оба эти врача-полковника отдали много сил не только медицинскому контролю при физической подготовке к полетам, но впоследствии и послеполетному обследованию космонавтов. Карпов был назначен первым начальником Центра подготовки космонавтов.
При обсуждении методов отбора космонавтов я, обращаясь к Яздовскому, сказал: «Ни одна твоя собачонка этого не выдержит». Яздовский собрался было ответить, но Королев резко его оборвал: «Прекратите свои глупые шутки! Вам, товарищ Черток, поручаем составить программу подготовки космонавтов по радиосвязи и управлению системами. Согласуете ее с Николаем Петровичем!»
Обращение на «вы» да еще «товарищ Черток» свидетельствовало о крайней степени раздражения моим несерьезным поведением.
Составлением программ по еще не разработанному ручному управлению ориентацией занимался Раушенбах. По радиосвязи я уговорил сочинить программу Быкова, хозяина «Зари», который в свою очередь поручил эту работу своему заместителю Мещерякову. Все заботы по обучению пользованием пультом пилота взял на себя Сергей Даревский. Он был главным конструктором СКБ ЛИИ, в котором разрабатывали этот пульт и создали первый космический тренажер. Каманин не обиделся на показавшееся Королеву с моей стороны несерьезное отношение. Он пригласил Бушуева и меня познакомится с будущими космонавтами. Они временно размещались в одном из зданий Центрального аэродрома имени М.В. Фрунзе, почти напротив станции метро Динамо.
В этом здании в августе 1937 года я провел двое суток вместе с Болховитиновым, когда еще оставалась надежда на восстановление радиосвязи с экипажем Леваневского.
Должен признаться, что впервые увидев возможных космонавтов, я был разочарован. Они запомнились мне, по молодости своей, похожими друг на друга и не очень серьезными лейтенантами. Со времен войны с понятием «летчик-истребитель» ассоциировался совершенно другой образ. Если бы нам тогда сказали, что через несколько лет эти мальчики один за другим будут становиться Героями, а некоторые даже генералами, я бы ответил, что такое возможно только во время войны. Оказалось, что третьей мировой войны для этого вовсе не потребовалось. Шла битва на переднем крае научно-технического фронта «холодной войны». Исход сражений определяли ученые, инженеры, «генералы» промышленности и рабочие, а не солдаты. Появлялся еще один вид бойцов — космонавты!
Так или иначе мы имели дело с летчиками-истребителями. Самолеты-истребители были созданы для летчиков. Нам же предстояло создать аппарат, на котором полетит не летчик, а «человек на борту»! Нужна ли ему система ручного управления?
Есть несколько версий по поводу идеи появления системы ручного управления. Первая — это было требование Королева как уступка летчикам. Королев не забывал, что некогда сам управлял летательным аппаратом. Вторая, более достоверная: при обсуждении системы автоматической ориентации и включения тормозного двигателя у Раушенбаха, Легостаева, Башкина и Феоктистова «автоматически» возникла мысль: «Что стоит приделать к этой автоматике ручную систему?» Оказалось, что на базе обязательной автоматической системы ручную сделать несложно. Система ручного управления разрабатывалась так, что имелась возможность продублировать отказавшую (хотя и зарезервированную) автоматику для возвращения на Землю. Все, что было связано с техникой ручного управления, мы проектировали и обсуждали очень заинтересованно, хотя и считали, что это «на всякий случай».
Для первого полета, из-за опасения за разум космонавта, кто-то предложил ввести цифровой кодовый замок. Только набрав код «125», можно было включить питание на систему ручного управления. На первый полет этот код сообщался космонавту в запечатанном конверте. Если он достанет из папки-инструкции конверт, вскроет его, прочтет и наберет код, следовательно, он в своем уме и ему можно доверить ручное управление.
После полета Ивановский и Галлай признались, что код «125» они по секрету сообщили Гагарину до посадки в корабль, чем нарушили решение Госкомиссии. Кроме систем автоматической и ручной для гарантированного возвращения была предусмотрена и «баллистическая». На тот случай, если откажет тормозной двигатель, орбита выбиралась такой низкой, чтобы за счет аэродинамического торможения в верхней атмосфере постепенно снижалась скорость и не более чем через пять-семь суток корабль должен был «зарыться» и оказаться на Земле. Правда, в непредсказуемом районе: по теории вероятностей — в океане!
Системы автоматического и ручного управления удались! Они были предельно простыми и надежными. Удивительно, что теперь столь простые и надежные системы никто предложить бы не решился. Любой эксперт в наше время скажет, что без компьютера это просто несерьезно!
Исторической правды ради среди всех событий, предшествовавших обеспечению успеха первого в мире полета человека в космос, я на первое место ставлю решения о присоединении коллектива Грабина (НИИ-58) и переводе в ОКБ-1 коллектива Раушенбаха. Мы в сумме получили в течение 1959 и 1960 годов интеллектуальный потенциал, которым в то время для такой комплексной целенаправленной деятельности не обладала никакая другая организация в нашей стране. И не только в нашей! Когда зарубежные ученые получили возможность ознакомиться с принципами управления «Востоками», они восхитились их простотой и надежностью по сравнению с первыми американскими пилотируемыми аппаратами «Меркурий».
Системой автоматической солнечной ориентации и дублирующего ручного управления ориентации по праву могут по сие время гордиться Раушенбах, Легостаев, Токарь, Скотников, Башкин и наши смежники, разработавшие в «Геофизике» на Стромынке оптические датчики и приборы автоматической и визуальной ориентации. Включение систем по командной радиолинии с Земли дублировалось возможным управлением с пульта «пилота». Для этих целей электрики, среди которых особенно выделялись своим ростом и пропорционально ему идеологическим вкладом недавние выпускники Таганрогского радиотехнического института Карпов и Шевелев, разработали релейные логические автоматы, сопряженные с контуром ручного управления, программно-временным устройством и командной радиолинией. КРЛ для «Востоков» доработал Армен Мнацаканян, возглавивший к этому времени коллектив НИИ-648.
Американцы не успели создать автоматическую систему такой надежности и в гораздо большей степени полагались на человека. Только в 1965 году двухместный американский корабль «Джемини» по основным показателям обошел «Востоки». Нам после этого потребовалось еще три года, чтобы снова выйти вперед, но уже на кораблях «Союз». Правда, эта гонка стоила жизни Владимиру Комарову. Но это произошло не по вине создателей систем управления.
Из всех систем «Востоков» избыточную сложность имела система приземления. В страхе перед перегрузкой при ударе о землю не рискнули спускать космонавта в самом аппарате и сделали систему двухступенчатой. Спускаемый аппарат и космонавт приземлялись раздельно!
После входа в атмосферу на высоте семь километров происходил отстрел люка, через который космонавт катапультировался вместе с креслом. Космонавт находился в свободном падении, ожидая открытия парашюта, до высоты четыре километра. Наконец, вводился его основной парашют и затем отделялось кресло, которое свободно падало. Спускаемый аппарат без космонавта на собственном парашюте приземлялся рядом. Таким образом, были две системы приземления, а космонавт в скафандре должен был соприкасаться с землей по всем правилам парашютного прыжка.
Отработка схем, связанных с отстрелом люка, катапультированием и вводом парашютов, доставляла электрикам больше хлопот, чем все другие системы. Здесь уже никакие ручные системы не спасали жизнь космонавта при случайном отказе.
Первая пара отобранных ВВС космонавтов, Гагарин и Титов, с помощью главного конструктора скафандров и кресел Алексеева затратили на полигоне много времени на индивидуальную подгонку довольно сложной подвесной системы.
Ткачев, главный конструктор парашютов, считал свою систему очень простой. Мне разобраться в десятках строп, лямок и замков казалось гораздо более трудным делом, чем в электрических схемах. Но разбираться приходилось, потому что без электрических команд парашютная система не вводилась.
Если исходить из современных стандартов надежности ракет-носителей, то у нас к апрелю 1961 года не было оснований для оптимизма. Даже для коммерческих пусков непилотируемых автоматов, в частности спутников связи, в 80-х годах по международным нормам полагалось использовать носители, у которых было подряд не менее восьми благополучных запусков.
Из пяти кораблей-спутников, запущенных в 1960 году для отработки систем, взлетели четыре. Из этих четырех на орбиту вышли три, а приземлились два. Из двух вернувшихся только один приземлился нормально! До пуска человека было совершенно необходимо иметь еще два-три успешных беспилотных.
На двух венерианских запусках 4 и 12 февраля 1961 года первые три ступени вели себя нормально. 9 марта состоялся пуск корабля-спутника с манекеном и собакой Чернушкой по предлагаемой для человека программе. Совершив один виток, корабль приземлился в положенном районе, в 260 километрах от Куйбышева. Собака Чернушка была продемонстрирована Владимиром Яздовским местным колхозникам. 25 марта 1961 года был запущен корабль 3КА с точно таким же радиооборудованием, которое было разработано Юрием Быковым для штатного пилотируемого корабля. Пуск прошел успешно. Присутствовавшие на полигоне космонавты могли убедиться в надежности радиосвязи на этапе выведения и при полете по орбите, пока корабль был в зоне видимости наших НИПов. Приземление прошло благополучно в районе Воткинска. На Землю вернулся манекен «Иван Иванович» и собака Звездочка — так накануне пуска ее окрестили по предложению Гагарина.
«Собака — друг человека». Эта истина оказалась справедливой и для космонавтики. Путь человеку в космос был проложен простыми дворняжками.
29 марта 1961 года состоялось заседание ВПК, заслушавшее предложение Королева о запуске человека на борту космического корабля «Восток». Заседание проводил Устинов. Он чувствовал историческую значимость предстоящего решения и, может быть поэтому, просил каждого главного конструктора высказать свое мнение. Получив заверения о готовности каждой системы и поддержку председателей Госкомитетов, Устинов сформулировал решение: «Принять предложение главных конструкторов…» Таким образом, его, Устинова, следует считать первым из высоких государственных руководителей, который дал «зеленый свет» запуску человека в космос.
3 апреля состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, которое проводил Хрущев. По докладу Устинова Президиум ЦК принял решение, разрешавшее запуск человека в космос.
Весь день 4 апреля в ОКБ-1 прошел в организационных хлопотах по комплектованию самолетов людьми, документацией и грузами для отправки на полигон. Нельзя сказать, что решение Президиума ЦК КПСС было неожиданным. Тем не менее у каждого из главных конструкторов или их замов вдруг находились причины на день-другой задержаться в Москве, еще что-то срочно подготовить, доработать и в качестве ЗИПа (запасной инструмент и приспособления) вписать в ведомость самолетных грузов. Кроме запасных приборов и материалов неожиданно возникала необходимость в отправке ранее не предусмотренных никакими списками специалистов, без которых «ну никак нельзя обеспечить пуск».
Я на такие просьбы в соответствии с указанием отвечал: «Обращайтесь лично к Сергею Павловичу».
В большинстве случаев знавшие отношение Королева к такого рода забывчивости и неорганизованности со своими просьбами на него выходить не рисковали.
4 апреля мы должны были вылететь из Внуково вместе с Мишиным и Келдышем. Келдыш весь день задерживался, и вылет отложили до 23 часов. Во Внуково разразилась необычная для апреля снежная буря. Самолет облепило таким толстым слоем мокрого снега, что целый час его обливали горячей водой. Вылетели в 24 часа и сразу уснули до Актюбинска.
На «Ласточке» — так именовался аэродром полигона — сияло солнце. По случаю прилета Келдыша нас встречал сам начальник полигона генерал Захаров со свитой.
Королев счел нужным прибыть на полигон раньше космонавтов. С ним прилетели Марк Галлай и все главные конструкторы.
5 апреля на полигон прибыла вся команда космонавтов в сопровождении врачей, кинооператоров, репортеров.
6 апреля прилетел Константин Руднев — председатель Государственного комитета по оборонной технике (ГКОТ) и председатель Госкомиссии.
8 апреля на заседании Государственной комиссии было утверждено первое в истории задание человеку на космический полет: «Выполнить одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180 — 230 километров продолжительностью 1 час 30 минут с посадкой в заданном районе. Цель полета — проверить возможность пребывания человека на специально оборудованном корабле, проверить оборудование корабля в полете, проверить связь корабля с Землей, убедиться в надежности средств приземления корабля и космонавта».
После открытой части заседания комиссия осталась в «узком» составе и утвердила предложение Каманина допустить в полет Гагарина, а Титова иметь в запасе. Теперь это кажется смехотворным, но тогда, в 1961 году, Госкомиссия со всей серьезностью приняла решение, что при публикации результатов полета и регистрации его в качестве мирового рекорда «не допускать разглашения секретных данных о полигоне и носителе».
В 1961 году мир так и не узнал, откуда стартовал Гагарин и какая ракета вывела его в космос.
Казалось, все, включая погоду, вселяло уверенность в успехе. Но мы ухитрялись сами себе создавать трудности для героического их преодоления. За три дня до старта Гагарина, 9 апреля, решили провести первый запуск новой межконтинентальной ракеты Р-9, в несекретном наименовании — «изделие 8К75». Это событие вклинилось в подготовку пуска Гагарина и многим из нас испортило последующий праздник.
Пуск Р-9 был назначен на 5 часов утра 9 апреля. Фактически он состоялся в 12 часов 15 минут.
Ракета простояла под кислородом в заправленном состоянии лишних семь часов в связи с поисками ошибок в схеме наземной автоматики управления заправкой. После долгих и мучительных попыток набора готовности ракета ушла со старта с непривычной для глаза резвостью.
Первый старт новой межконтинентальной ракеты, несмотря на доклад о преждевременном выключении второй ступени, был отмечен торжественным построением на стартовой площадке всех военных и гражданских участников. Перед строем выступил и поздравил всех с большим успехом маршал Москаленко, вслед за ним Руднев, с благодарностью к испытателям обратился Королев. Он был единственным, кто сказал, что у нас далеко не все прошло гладко, ракета не дошла до цели, нам предстоит над ней еще много работать.
Тут же, на площадке, после торжественного построения Королев доложил Москаленко и Рудневу, что поручает Мишину и мне немедленно приступить к разбору причин всех непорядков, имевших место при подготовке к пуску Р-9. Затем, отозвав нас двоих в сторону и хитро улыбаясь, объявил, что завтра мы с ним должны быть на «товарищеской встрече» на берегу Сырдарьи в «нулевом» квартале. «И прихватите с собой Леонида», — добавил он. Встреча на берегу Сырдарьи была предложена Рудневым. Он уговорил Москаленко провести неформальную встречу с будущими космонавтами в узком кругу и поговорить по душам «без всякого протокола». Была даже задумана прогулка на катерах!
Для такого сбора использовали открытую веранду, выстроенную на берегу реки непосредственно на территории «маршальского нулевого квартала» десятой площадки. Веранда предназначалась для защиты от палящего солнца во время отдыха и прогулок высочайшего военного начальства. Для разговоров «по душам» на веранду, впоследствии получившую историческое название «беседка Гагарина», были поставлены столы, сервированные скромной закуской и разнообразными безалкогольными напитками. Собралось действительно тщательно подобранное общество, около двадцати пяти человек, включая шесть будущих космонавтов.
Гагарин и Титов, старшие лейтенанты, сидели рядом с маршалом Советского Союза Москаленко, председателем Госкомиссии министром Рудневым, Главным конструктором Королевым и главным теоретиком космонавтики Келдышем. Мне понравилось, что оба они совершенно не робели. По-видимому, все предыдущие процедуры их уже закалили. «Сухой закон» не способствовал застольному оживлению. Тем не менее все разговоры с тостами на минеральных и фруктовых водах получились действительно теплыми по сравнению с формальными докладами на ВПК и Госкомиссиях.
Королев говорил очень просто, без пафоса: «Здесь присутствуют шесть космонавтов, каждый из них готов совершить полет. Решено, что первым полетит Гагарин, за ним полетят и другие… Успеха вам, Юрий Алексеевич!»
Я впервые внимательно слушал и оценивал Гагарина, когда он говорил, обращаясь к собравшейся элите ракетно-космического сообщества, о возложенной на него задаче. Не было лишних красивых слов. Он был прост, ясен и действительно обаятелен. «Нет, не ошиблись в выборе,» — подумал я, вспоминая разговоры, длительные процедуры отбора кандидатур на первый полет.
До этой встречи у нас возникали «кулуарные» споры: Гагарин или Титов? Помню, что Рязанскому больше нравился Титов. Воскресенский сказал, что в Гагарине затаилась некая удаль, которую мы не замечаем. Раушенбаху, который экзаменовал космонавтов, в равной мере нравились оба. Феоктистов очень старался, но не мог скрыть своего желания быть на их месте. До встречи на берегу мне казалось, что оба кандидата слишком молоды для предстоящей всемирной славы.
— А ты знаешь, я вспоминаю Бахчи, — сказал Исаев. — В чем-то мы перед ним виноваты. В таком человеке я бы не сомневался. В полете на «Востоке» риска, пожалуй, больше, чем было на БИ. Но у меня так притупились эмоции, что переживаю здесь все гораздо спокойнее, чем тогда на Урале.
Среди всех слетевшихся в эти дни на полигон только мы двое, Исаев и я, вспоминали о Бахчиванджи, гибель которого 27 марта 1943 года была для нас страшным ударом. Но тогда шла война!
Спокойные речи без излишних ссылок на великую ответственность перед партией и народом произнесли также Руднев, Москаленко, Каманин и Карпов.
Кроме Гагарина благодарили за доверие Титов и Нелюбов.
Слова Королева «за ним полетят и другие…» относились к сидевшим там кандидатам. Они оказались пророческими, но не полностью. Из присутствовавших тогда на берегу Сырдарьи кандидатов полетели все, кроме Нелюбова.
Нет, не ошиблись в Гагарине. Досадно, что в тот солнечный апрельский день по строгим режимным законам была только одна «засекреченная» кинокамера оператора «Моснаучфильма» Володи Суворова.
Спустя 34 года я снова был в «беседке Гагарина». На этот раз вместе с дочерью и внуками Королева. Фото — и видеотехники было вполне достаточно. Воскресить образы тех, кто был здесь 10 апреля 1961 года, эта техника не могла. Грустно было смотреть на совсем обмелевшую Сырдарью. «Даже на байдарке не пройти», — подумалось мне. В 1995 году я так и не мог ответить на простой вопрос: «Кто, кроме меня и четырех космонавтов (Титова, Поповича, Николаева и Быковского), еще жив из тех двадцати пяти, которые были в этой беседке перед историческим полетом?»
Вечером 10 апреля 1961 года в торжественной обстановке, в большой тесноте, при ослеплявшей подсветке для фотокиносъемки, состоялось заседание Государственной комиссии. На это заседание собралось много людей. Все говорили четко, коротко и торжественно, только для кино — и звукозаписи. Все решения уже были приняты на закрытом заседании. Но даже этот единственный хроникальный фильм о заседании Государственной комиссии был рассекречен и разрешен к демонстрации на открытых сеансах только 10 лет спустя.
11 апреля проводились все положенные по инструкциям испытания носителя и корабля на стартовой позиции. Почти каждый ответственный за систему прежде, чем расписаться в журнале за проведенную операцию, приговаривал: «Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, — замечаний нет!»
И, действительно, к утру 12 апреля все было готово и подписано без замечаний.
По четырехчасовой готовности начали заправку. По двухчасовой на стартовую площадку подъехал автобус с космонавтами. Провожавших и обнимавших Гагарина перед посадкой в лифт оказалось гораздо больше, чем было предусмотрено где-то оговоренным расписанием. К счастью, скупые, но достоверные кадры кинохроники сохранились. Это во многом заслуга кинооператоров студии «Моснаучфильм» и, в частности, упомянутого неутомимого Володи Суворова. Теперь по юбилейным датам демонстрируются на торжественных собраниях кадры проводов и посадки Гагарина в лифт. Провожают его к лифту Воскресенский и Ивановский. Ивановский поднимается с Гагариным в лифте и потом помогает ему обустроиться в спускаемом аппарате.
Я спустился в бункер, посмотрел на сосредоточенно серьезных военных пультистов носителя, Пилюгина, пристроившегося в углу пультовой со своими консультантами, расположившихся в гостевой Москаленко и Руднева, убедился, что у следившего за пультами «объекта» Юрия Карпова тоже «замечаний нет».
Юрий Быков начал проверку «Зари» из бункера. Через десять минут связь с «Кедром» — такой позывной присвоили Гагарину — была налажена. До спуска Королева в бункер связь с Гагариным из «гостевой» вели Каманин и Попович.
Поднявшись из бункера, я доложил находившемуся на площадке Королеву, что по моей части замечаний нет, и получил «добро» отбыть на ИП-1. Только приехав на ИП, я узнал о том, что все же после посадки Гагарина в аппарат произошло ЧП: на пульте в бункере не загорелся транспарант, удостоверявший закрытие входного люка корабля. Повторное открытие и закрытие люка с проверкой концевого контакта было быстро проделано Ивановским и монтажником Морозовым. Со временем за неимением каких-либо других замечаний, требовавших героизма стартовой команды, сей эпизод, постепенно обрастая драматизирующими деталями, вошел в устные и эпистолярные воспоминания о запуске первого человека в космическое пространство.

«ПОЕХАЛИ!…»

На ИП-1 транслировались переговоры «Зари» с «Кедром». Последние доклады из бункера «Зажигание», «Предварительная», «Главная», «Подъем!» подключили всех нас к улетающей ракете. Лихое гагаринское «Поехали!» потонуло в нарастающем реве двигателей.
Теперь быстро на «двойку». Там уже идут переговоры с Гагариным. Слышимость отличная. Быков сияет. Его «Заря» впервые говорит из космоса голосом живого человека.
— Видимость отличная! В иллюминатор «Взор» наблюдаю Землю, облака… Вижу реки… Красота!…
Самым мучительным в тот день было ожидание сообщения о благополучном приземлении. Но вот уже все позади. Мы прощаемся, не подавая вида, что завидуем тем, кто улетает в ликующую Москву.
На следующий день после пуска Гагарина мы, оставшиеся на полигоне по «злой воле Королева», как выразился Калашников, приобщались к ликованию всей страны, изредка включая приемники. Я утешал друзей тем, что мы тоже «первыми в мире» получили возможность изучать пленки телеметрических записей поведения в полете систем исторического носителя и корабля. Просмотрев пленки, мы убедились, что все три ступени носителя работали «без замечаний», за исключением системы радиоуправления дальностью и интеграторов скорости, выдающих команду на выключение двигателя блока «А».
Радисты Михаила Борисенко дали объяснение, что отказал преобразователь постоянного тока в переменный. Но любимые Пилюгиным электролитические интеграторы скорости на центральном блоке тоже отличились. Ошибка в 0, 25 метров в секунду привела к увеличению высоты апогея относительно расчетного значения на 40 километров. Если бы не сработала исаевская ТДУ, «Восток» просуществовал бы на орбите не 5-7 расчетных дней, а 15-20.
После выключения ТДУ корабль начал вращаться вокруг своих осей, по оценке Гагарина, со скоростью около 30 градусов в секунду. Системы успокоения возмущений, возникающих после выключения ТДУ, на «Востоке» еще не было. Разделение спускаемого аппарата с приборным отсеком произошло по команде ПВУ через 10 минут после выключения ТДУ. Никаких отклонений от программы спуска не было. Все окончилось счастливо в столь длинной многозвенной цепочке вероятностей.
Подробности о демонстрациях в Москве, приеме в Кремле и восторженных откликах мира мы узнавали из репортажей Левитана и Би-би-си! Обида на Королева усилилась еще более после того, как из разговора по ВЧ мы от дежурного в Подлипках узнали, что Мишину и мне на дом правительственная служба из Кремля доставила приглашения «пожаловать на вечерний прием вместе с супругами».
В Москве 14 апреля вечером был грандиозный салют. У нас, в Тюратаме, по программе — очередной пуск 8К74 с 31-й площадки. С Мишиным и Осташевым мы поехали на 31-ю, считая, что такой пуск тоже будет неплохим салютом. Пуск полностью осуществлял военный расчет. Наш салют состоялся, но на следующий день по пленкам «Трала» мы убедились, что в районе 250-й секунды полета упало давление в газогенераторе, затем в камерах сгорания. Ракета некоторое время тянула на рулевых двигателях, потом сорвалась по вращению. Сработал АВД: вырубил двигатели и отделил головную часть. А это была боевая ракета! Правда, безъядерная.
Огорчение принесло по радио сообщение, что 15 апреля в Доме ученых прошла пресс-конференция, посвященная первому в мире полету человека в космическое пространство. После рассказа Гагарина на пресс-конференции выступили академики Парин, Федоров, Сисакян, Несмеянов. И ни звука, никаких упоминаний об академиках -действительных героях этого события. Их присутствие в зале и то оказалось нежелательным. Может быть, это «сгоряча», кто-то недодумал? Нет, это была продуманная и последовательно проводимая вредная перестраховка.
Некоторое успокоение в массы безымянных героев внесло опубликованное 16 апреля официальное сообщение: «Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР признали необходимым наградить орденами и медалями СССР ученых, рабочих, инженеров и техников — участников создания космического корабля-спутника „Восток“ и обеспечения первого в мире успешного полета советского человека в космос. Соответствующим министерствам и ведомствам поручено представить к награждению персональный состав участников создания и обеспечения полета космического корабля-спутника „Восток“.
Президент Академии наук Несмеянов ничем не провинился перед космическими исследованиями, но Хрущева и Суслова он чем-то не устраивал. 18 мая общее собрание Академии наук удовлетворило его «просьбу» об освобождении от этой высокой должности и президентом был избран Мстислав Келдыш. 19 мая новый президент открыл общее собрание Академии наук, целиком посвященное полету человека в космическое пространство. Все, что он сказал в своей вступительной речи, было нешаблонно и для непосвященных очень ново. Однако при перечислении всех достижений упоминались только два имени — Гагарин и Циолковский. Основной доклад на собрании сделал академик Благонравов. Он подробно остановился на технических проблемах полета — разделе, который готовился у нас в ОКБ-1 и тщательно редактировался Королевым до передачи докладчику.
Истории было угодно, чтобы при запуске первого ИСЗ Благонравов находился в научной командировке в США. При полете Гагарина он находился в Италии. В заключение своего доклада он сказал: «Я лично был свидетелем того восторга и восхищения, которые были вызваны известием об историческом полете нашего первого космонавта среди широких масс итальянского народа».
Благонравова никак нельзя было обвинить в стремлении присвоить частицу чужой славы. Он сопротивлялся и не хотел выступать с таким докладом, считая, что это непорядочно по отношению к Королеву и остальным членам Совета главных, тоже академикам. Но президиум академии по указанию ЦК КПСС его обязал.
Большинство участников собрания прекрасно понимали, что если уважаемый академик в день полета Гагарина находился в Италии, то никакой ответственности за этот конкретный успех нашей науки и техники он не несет.
Через год Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 апреля 1962 года в ознаменование полета Гагарина был установлен День космонавтики — 12 апреля. В зале Кремлевского Дворца съездов проходило торжественное собрание, посвященное первой годовщине полета. С речью выступил Гагарин. В президиуме не было ни одного главного конструктора! Ни одного из действительных участников создания ракеты и корабля!
Почти целый год после полета Гагарин путешествовал по всему миру. Нагрузка славой — физическая, моральная, нравственная — была на пределе человеческой выносливости. Но Юрий все это выдержал с честью. За все время визитов Гагарина в десятки стран и сотни городов мира не было ни единого повода для каких-либо упреков в адрес первого человека Земли, взглянувшего на нее из космоса.
В первый же послеполетный год Гагарин побывал в Чехословакии, Финляндии, Англии, Исландии, Бразилии, Канаде, Венгрии, Франции, Индии, Афганистане, на Кубе и Цейлоне. И это не считая встреч и поездок по своей стране. Гагарин ради славы Родины работал на Земле буквально «на износ».
Вернувшись, наконец, к работе в Центре подготовки космонавтов, уже после суточного полета Титова, Гагарин включился в активную деятельность по подготовке к полетам своих товарищей. Сам он начал изучение проекта «Союз» и подготовку к полетам на будущих кораблях. В 1963 году Гагарин по заслугам назначается заместителем начальника ЦПК по подготовке космонавтов. Перед каждым пилотируемым пуском Гагарин прилетал на полигон, провожал в полет своих товарищей. Он вел связь по «Заре» после выхода кораблей на орбиту. Позывной «Кедр» сохранился за ним и на Земле.
Директива ЦК и Совета Министров о наградах участников подготовки и осуществления первого полета человека в космос была выполнена через два месяца. Учитывая многоступенчатость процедуры отбора «в министерствах и ведомствах» сотен достойных награждения этот срок никого не обидел. Но в конечном сообщении о состоявшемся Указе от 17 июня 1961 года фамилии награжденных не упоминались. В числе награжденных я был удостоен присвоения звания Героя Социалистического Труда.
Однако ни Королев, ни любой другой главный конструктор до конца своих дней не мог соревноваться по числу разнообразных наград с Гагариным. Он получал высшие государственные награды почти в каждой стране, которую посещал. По нашим неписанным законам «холодной войны» ни один причастный к ракетно-космической технике ученый, сколь бы велики ни были его заслуги, не должен был быть известен за рубежом и не имел право на славу в своей стране.
Академик Петр Капица выступал за присуждение Нобелевской премии ученому, который организовал эксперимент по созданию первого ИСЗ. Тем более Нобелевской премии достоин ученый, осуществивший мечту человечества о полете в космос. Но выступления Капицы остались «гласом вопиющего в пустыне».
Полет Гагарина вызвал в США не меньший шок, чем сообщение о первом спутнике 4 октября 1957 года.
Астронавт Шепард в капсуле «Меркурий» выполнил суборбитальный полет 5 мая 1961 года после восьми испытательных запусков ракеты «Редстоун» по баллистической орбите. Первым американцем, совершившим действительно космический полет, был астронавт Гленн. В доработанной капсуле «Меркурий» он совершил трехвитковый полет, стартовав на ракете-носителе «Атлас-Д» 20 февраля 1962 года.
Президент Кеннеди критиковал своего предшественника Эйзенхауэра за недооценку космических программ и, в частности, пилотируемых полетов. 25 мая 1961 года он выступил со знаменитым посланием к Конгрессу, фактически с обращением к народу о полете на Луну в ближайшие 10 лет. Это была долгосрочная программа, в процессе выполнения которой США должны были завоевать превосходство в космосе.
Полет Юрия Гагарина явился сильнейшим стимулом для развития американских пилотируемых программ, увенчавшихся экспедициями на Луну.
Я заканчиваю писать эту книгу в апреле 1996 года — спустя 35 лет после полета Гагарина. С такой дистанции легче оценить огромное значение этого свершения в истории цивилизации.
С началом «холодной войны», которое историки относят к 1946 году, СССР и США втянулись в изнурительную гонку ракетно-ядерного вооружения. Полет первого ИСЗ не ослабил, а стимулировал соревнование в создании ракет стратегического назначения. К началу 60-х годов между СССР и западными странами еще не существовало паритета в ядерных вооружениях. Ракетно-ядерный щит стал основой безопасности Советского Союза позднее.
Полет Гагарина послужил стимулом для начала параллельного соревнования в области, объективно приводящей к ослаблению позиций апологетов «холодной войны». Исторический парадокс космонавтики состоял в том, что достижения ракетной техники стимулировали конфронтацию двух сверхдержав, а успехи пилотируемых программ, основанные на этих достижениях, способствовали сближению, сотрудничеству и стремлению к обмену идеями и опытом.
Полеты наших космонавтов и американских астронавтов отвлекали большие средства от техники вооружений и при этом не решали военные задачи. Каждый новый полет человека вокруг общей для всех людей планеты объективно служил призывом к объединению, к ослаблению конфронтации.
Воздавая должное героизму Гагарина, всех последующих космонавтов, американских астронавтов, самоотверженному труду ученых и всех создателей ракетно-космической техники, нельзя забывать о роли двух руководителей противостоявших в «холодной войне» сверхдержав — Н.С. Хрущева и Дж. Кеннеди. Оба они проявили незаурядную смелость, инициативу, использовав свою власть для реализации пилотируемых программ. Полеты «Востоков», «Восходов», «Союзов», «Салютов», «Мира», «Меркуриев», «Джемини», «Аполлонов», «Спейс шаттлов» снимали страх людей всего мира перед перспективой ядерного уничтожения. Они объективно привели к объединению научных идей в космонавтике — новой грандиозной сфере деятельности человечества. Но прежде чем это было достигнуто, космонавтика прошла через «холодную войну». Об этом я попытаюсь рассказать в третьей книге.